– Дамеда! Дамеда-ванака! Не надо! Ма-Инарас добрая! Добрая, хорошая! Не надо! Нет! Не-е-ет!
Я сжал секиру, отступил еще на полшага...
– Не смей! Не смей! Она добрая! Не на-а-а...
Нахмурились гетайры, ближе ко мне подступили. Легли пальцы на рукояти мечей.
Не успели...
– Не трогай ЕЕ, злой Дамед-бог!
Девочка – самая маленькая, босоногая, в венке из горных цветов.
– Злой! Злой!
В неярком свете горящего масла блеснуло лезвие – тонкое лезвие хеттийского кинжала в тонкой детской ручонке.
– Зло!..
Опустил Мантос-гетайр меч. Тихо стало вокруг. Как на Поле Камней. Как в могиле.
...Под моими пальцами – теплая кровь. Под моими пальцами – теплая кожа. Теплая, холодеющая с каждым мигом. Жилочка на шее уже не билась...
Встал, поглядел в гаснущие, полные ужаса детские глаза. Поклонился.
Прости!
Отвернулся.
– Мантос! Все здесь уничтожить! Все! Ты понял меня? Понял?!
Думал, переспросит, возразит. Смолчал. Не стал спорить со своим родичем. С ванактом. С Дамедом-богом.
Со МНОЮ.
...И никто не стал. Даже ОНА, косоглазая тварь, золотая уродина. Лишь в пустых глазницах – странный отблеск. Страха? Гнева?
Дамед-бог презирал ЕЕ страх. Дамед-бог смеялся над ЕЕ гневом. Секира ударила прямо по глазам. По ЕЕ глазам...
Плещет, плещет...
– Эй, Тидид, что случилось-то? Ты же черный весь! Ты же меня чернее!
– Басилей Эвриал Трезенский! Какие чудища впереди?
– Но, Тидид... ванакт... Медуза впереди, а за нею – Бриарей, да только...
– Отставить, басилей! Выступаем! Немедленно!
– Э-э, брат Диомед! Не грусти, брат Диомед! Лучше скажи, почему так выдумал? Медуза, понимаешь, Бриарей, понимаешь! Сильно страшно чтобы было, да?
– Медуза, Фоас – это и вправду страшно. Мост через Марасантию – если не прорвемся, сгинем, там ведь горы вокруг. А Бриарей...
– Хе! Знаю! Сто рук, сто ног, все хватает, всех душит, да?
– Точно! Так и хеттийцы – сотни лет в сто рук хватали. А мы их по рукам ка-а-ак!..
– Ва-а-ах!
Бриарей – Хаттуса, столица Царства Хеттийского.
Хаттуса!
Солнцеликий Истанус, сын Сиусумми-Света, в это утро был робок. Не бог – соглядатай.
Золотое Око так и норовило спрятаться за невесть откуда взявшиеся тучки, слово бог боялся ступить на белесое хеттийское небо в славе своей, бросить яркие лучи на плоские черепичные крыши, на золоченые колонны храмов, на высокие зубчатые стены. Прятался бог, всесильный, всемогущий Истанус, громоздил облачный щит, и только изредка выглядывал-поглядывал, все еще не веря, но уже страшась.
Мы удивили ТЕБЯ, Солнцеликий? Напугали? Так прячься, Истанус, закрывай всевидящее Око, ТЕБЕ уже не помочь ТВОИМ сыновьям, не вступиться за них. Поздно перепоясывать чресла, копить оружие, идти в бой...
– Ванакт! Он говорит...
– Слышу.
Опускать глаза не хотелось. Еще успею! Успею увидеть золотой огонь бессильно распахнутых ворот, изумленные глаза каменных львиц, перепуганные взгляды очумелых стражников. Успею!
Львиные ворота. Почти как в Микенах, в далекой Микасе, когда-то склонившей выю перед мечами Сыновей Солнца. Далеко протянула лапу хеттийская Львица! Знала ли она, впиваясь когтями в плоть Ахиявы, что наступит этот день, наступит это утро...
– Переведи: я клянусь, что не трону никого, если воины бросят оружие. На раздумья времени не даю. Пусть сдаются!
Все это лишнее. И разговор с перепуганным тясячником – верзилой в надетом набекрень высоком шлеме, полуголым, в одном цветастом фартуке с бронзовыми бляхами – тоже лишний. Аргивяне и куреты уже за воротами, над узкими улицами, над плоскими черепичными крышами разносится победное «Кур-р-р-р-р! Арго-о-о-ос! Кур-р-р-р-р-р!»
...Повезло – и на этот раз. Сонная стража обманулась знакомыми хеттийскими шлемами, которыми прикрыли свои черные кудри всадники Фоаса. Много этих шлемов досталось нам после резни на берегу Марасантии. На всех хватило бы!
– Он говорит, что согласен сдать город, но не понимает, отчего ванакт Аргоса напал на Хаттусу, ведь наши царства не воюют, мы – друзья...
Отвечать не стал, лишь рукой махнул. Поймет – потом, может быть. А не поймет – что мне за горе? Встречай, нас Хаттуса! Падай на колени, хеттийский Бриарей!
– Ай, брат Диомед, какой город, какой город! Дома какие, стены какие, девушки какие! Давай уезжать не будем, здесь жить будем, овец пасти будем, вокруг трава хорошая, вода хорошая, я на одном холме шатер поставлю, ты – на другом! А в город ездить станем, к девушкам ездить станем, да? Ай, какой город!
Колонны, колонны, колонны – много, не охватишь взглядом. Над колоннами – золоченая крыша, над нею, чуть дальше – зубчатое острие огромной белой башни. Пусто, тихо... Вот я и у тебя дома, Великое Солнце, Суппилулиумас Тиллусий, ванакт хеттийский!
Не ждал?
Пуст дворец, брошен – как палаты моего деда Ойнея Живоглота в тот день, когда я вернулся из-под Фив. Пока мои куреты искали дорогу в лабиринте узких улочек, пока поднимались по пологому склону к дворцовым вратам – разбежалась челядь, и стража царская разбежалась. Ходи, голову задирай, на потолки расписанные глазей, на идолов пучеглазых, на окна высокие, слюдой запечатанные. Скучно, тоскливо даже. Бродят по пустым залам, по безлюдным покоям мои гетайры, по сторонам поглядывают, языками цокают...
Да и в городе тихо. Эвриал Смуглый аргивян по всем стенам и башням расставляет, ворота (ой, много же их тут!), какие лишние, камнями закладывает, Фоас со своими куретами на улицах порядок блюдет, золотишко-серебришко подбирает. Все поняли жители славного города Хаттусы, сами добро из домов выносят, сами под конские копыта кладут.