Диомед, сын Тидея. Книга вторая - Страница 31

Страх сильнее славы, сильнее милости. На пепле Хаттусы я начал строить Великое Царство. Пеплом Аскалона я воздвигну ему стропила. И смешается пепел с кровью, и застынет гранитом...

Горе тебе Аскалон, город великий, ибо стоишь ты на дороге в Армагеддон!

* * *

...Только спустилась с небес розоперстая Эос, следом и Кера явилася с криком зловестным.

Я оказался прав: аскалонские ворота нам пока ни к чему. Зато самим аскалонцам они не без надобности. Видать, доспорили там, за стенами, доспорили – решили.

Решились...

– Эге, богоравные, никак у них зубы чешутся?

– По места-ам! К бою-ю-ю-ю!

– Тидид, а ты куда? Да мы сами! Ты же вроде как ванакт!

– Так чего, Капанид, мне теперь только «телепина» гонять?

– Арго-о-ос! Кур-р-р-р-р-р!

Бой, о богиня, воспой возле стен Аскалона-твердыни.
Страшный, немало исторгнувший душ достославных ахеян,
Что из-за моря пришли, совершив дел великих премного.
Начали бой аскалонцы, гордынею страшной ведомы,
Дети Астарты Великой, чей храм златостенный воздвигся
Стогнов среди городских. Лишь поднялася Эос над миром,
Керы послышался глас: то отверзлись врата городские,
Тяжкие, медью покрытые. К бою, сыны Аскалона!
Мерною поступью по полю движутся рати.
Вот броненосцы грядут в медно-звонких халебских доспехах.
Вот колесницы несутся, конями борзыми влекомы.
Страшные! Серп остролезвый колесные оси украсил.
Лучники всех впереди, и свистят медножальные стрелы.
Грозно идет Аскалон, но ахеи готовы к сраженью.
Исстари люб им Арей! Ополчились на битву герои.
Словно ко брегу гремучему быстрые волны морские
Идут, гряда за грядой, клубимые ветром-Зефиром;
Прежде средь моря они воздымаются; после, нахлынув,
С громом о берег дробятся ужасным, и выше утесов
Волны понурые плещут и брызжут соленую пену, -
Так непрестанно, толпа за толпою, ахейцев фаланги
В бой устремляются; каждой из них отдает повеленья
Вождь, а воины идут в молчании; всякий спросил бы:
Столько народа идущего в персях имеют ли голос?
Вои молчат, почитая начальников. Пышно на всех их
Пестрые сбруи сияют, под коими шествуют стройно.
Их враг, словно овцы, богатого мужа в овчарне,
Стоя тмочисленно, млеком наполнив дойницы,
Все беспрестанно блеют, отвечая блеянию агнцев, -
Крик же такой аскалонцев гремел по их рати великой.
Их возбуждает Астарта, ахеев же – боги родные.
Молча на битву грядет воевода Тидид-бранолюбец,
На колеснице вздымаясь, с ним рядом Сфенел, Капанея,
Мужа великого сын, сам же славы отцовской достойный.
Хмурится он, Диомед же, напротив, смеется:
Люб браноносцу Арей – и сам он Арею подобен,
Богу ужасному, что ненавистен всем смертным,
Ниже бессмертным. Душа его к битве влекома.
Рати, одна на другую идущие, чуть соступились.
Разом сразилися кожи, сразилися копья и силы
Воинов, медью одеянных, выпуклобляшные разом
Сшиблись щиты со щитами; гром раздался ужасный.
Вместе смешались победные крики и стоны
Воев губящих и гибнущих; кровью земля заструилась.
Словно когда две реки наводненные, с гор низвергаясь,
Обе в долину единую бурные воды сливают,
Обе из шумных истоков бросаясь в пучинную пропасть;
Шум их далеко пастырь с утеса нагорного слышит, -
Так от сразившихся воинств и гром разлиялся, и ужас.
Грозно взглянув на врагов, воскипел Диомед благородный
Гневом великим: «Ужель не нужна им пощада?
Смерти-Таната они, что на крыльях летает железных,
Жаждут? Ну что ж, устремимся – и вспомним кипящую храбрость!»
Рек – и с высот колесницы с оружием прянул на землю.
Страшно медь зазвучала вкруг персей царя Диомеда,
В бой полетевшего; мужа храбрейшего обнял бы ужас.
Глянули боги на землю, и слово родилось златое:
«Горе тебе Аскалон! И мужам аскалонским всем – горе!»

– Ну мы им и дали, Тидид! Ох, дали! Прямо как под Фивами, да?

– Горек глоток из чужого колодца!
Хей-я! Хей-я!
Тленом разит запах хлеба чужого!
Хей-я! Хей-я!
Солнце чужое огнем обжигает!
Хей-я! Хей-я!
Небо чужое – могильные плиты!
Хей-я! Хей-я!

Горе тебе Аскалон!

Велик ты, город славный, город посреди пустыни, город на двугорбом холме. Высоки твои стены, крепки башни, и муравьями кажутся люди, суетящиеся у их подножий.

Славен ты, Аскалон, город Астарты, город Ашторет Неистовой, чей храм ярым золотом горит на самой вершине. Но не поможет тебе, Аскалон, твоя многолюбивая богиня, и башни не помогут, и стены не спасут. Прогрызут муравьи камень, и рухнет твердыня, и рыжее пламя взметнется к самому небу, к обители Светлых Асов. Мне не нужна твоя покорность, Аскалон, город Астарты, не нужно золото твоих храмов и невинность твоих дев. Ничего от тебя не нужно Диомеду Тидиду, Дамеду-ванаке – кроме гибели твоей. Погибни, Аскалон, во имя славы моей, во имя страха, во имя Великого Царства.

Горе тебе, Аскалон! Горе! Призрак Армагеддона встает над тобой.

* * *

Пять дней попросил Сфенел, басилей Аргоса, сын Капанея Исполина, на то, чтобы подготовить смерть города. Послы Великого Дома, Владыки Двух Венцов Мернептаха Мериамона, ванакта Кеми, прибыли на третий.

Чуяли, видать!

И когда красный корабль под желтым парусом ткнулся носом в скалистый берег, я уже знал, что услышу. Не смог погубить Мернептах своего врага в Ливии, не сумел остановить в сирийской пустыни, не напугал стенами Аскалона.

...А может, не только Дамед-бог увидел в ту ночь красно-белое мерцание над Номосом-Кеми? Может, и Мернептах, бог-хранитель Черной Земли, увидел ЕГО? Увидел – понял: ОН может войти в Номос-Кеми.

ОН МОЖЕТ!

Значит – мир? Значит, граница Великого Царства ляжет меж двумя Номосами? Собачья Звезда замрет над Аскалоном? Впрочем, к чему спешить? Весы еще колеблются, пряжа Мойр еще прядется, и наши судьбы, и судьбы миров – на коленях у богов.