Диомед, сын Тидея. Книга вторая - Страница 43

Критскую амфору – вдребезги! Кратер – тоже вдребезги. Не подалась только чаша серебряная.

...Врезала тяжелая подошва по чаше.

– Это не свадьба, Тидид! Я соврал! Всем соврал: жене, Лигерону, Одиссею – всем! Они требуют мою дочь, мою Ифигению! В жертву требуют, понял? Понял?!

Похолодели пальцы. Понял... И раньше бы понял, просто слушал плохо.

ОНИ не выпустят. ОНИ требуют.

Кронов котел, Кронова ловушка. Три года – три дня. И нас не выпустят из Авлиды.

...Черный котел – бездонный, безвидный. Желтый глаз над бездной. Шутка Крона-мертвеца. Мы в Котле – бессильные, беспомощные. Но ИМ этого мало, нас, людишек-хлебоедов, надо сделать еще слабее, еще беспомощнее, унизить, поставить на место. А еще ОНИ хотят нашей крови – много крови, много!

ОНИ жаждут...

– Я ничего не могу сделать, Тидид! Ничего! Ничего!..

Я понял – правда. Ничего не сделать. ОНИ сильнее.

«...Бойся богов, Диомед! Бойся!»

Ударил в глаза горький от перегара воздух. Зашумела где-то рядом невидимая река.

Плещет, плещет...

– Тидид, да ты чего? Ты чего молчишь? Что случилось-то? Ты же синий весь. Черный, как Эвриал! Что тебе Агамемнон сказал? Вы чего, поругались, да? Да не молчи ты, Тидид!..

Плещет, плещет...

* * *

– Ведайте, мужи ахейские волю Олимпа!
Страшную волю богов! И воле вы той не перечьте,
Смертные, пища Аида, ибо песчинкам подобны
Вы под стопою богов, что ступают землей нашей мощно.
Нету хотенья у НИХ, как бывало доныне,
Воню вдыхать, что от жертвенных туков восходит
К медному небу, где ИХ воспарили престолы.
Агнца иного желают ОНИ, чтоб гортань его медью
Острой, жестокогубящей рассечь, и чтоб кровью алтарь напитался.
Выполним волю, явленную нам во знаменьях,
Ибо разумно, отдать одного из народа,
Чем погубить весь народ. В том вы будьте покорны, ахейцы,
Если хотите достичь Крепкостенной вы Трои.
Так вознесем же хвалу непоборным богам Олимпийским!

Охрип от усердия глашатай, осип, гладкие словеса повторяя. Гладкие, скользкие, липкие. «Разумно отдать одного из народа...» И все хвалит, хвалит «непоборных». Хоть бы глотка у него, козлоголосого, лопнула! Да где там...

– Э-э, брат Диомед! Пусть режет! Дочку режет, да! Маму режет, да! Жену, да! Своя семья, хочу – режу, да?!

Девочка в белом пеплосе шагнула к алтарю... И ничего уже не сделать. Я пытался. И другие пытались.

Девочка в белом пеплосе...

ОНИ вновь показали, что сильнее. ОНИ вновь взяли нас за горло. И мы хрипим, хрипим – от гнева, от пьяного (жертвенного!) восторга. Какая разница? Сейчас жрец возьмет кремневый нож.

Девочка в белом...

А если бы у алтаря стояла моя дочь? А если бы Амикла?

Девочка...

Нет, не могу смотреть!..

– Боги! Великие боги! Ее забрала Артемида!

– Афина!

– Зевс-Громовержец, отец благой, внемли с высот эфира...

– Жертва принята!!!

– Знамение!

– Вперед, на Трою!..

Плещет река, отдается дальним хохотом. ИМ весело. ОНИ сыты. Первая кровь Гекатомбы.

На Трою!

Так вознесем же хвалу непоборным богам Олимпийским!

АНТИСТРОФА-I

– На брюхо, богоравный! – прошептал я. – На брюхо! Ишь, отъел!

Засопел Капанид, брюхо свое среди травы пристраивая. А ведь отъел-таки! То ли дело Фоас! Нырнул в траву ужом, затаился, не видать его, не слыхать. Курет!

Лежат богоравные в траве на равнине Фимбрийской у самых стен Трои Крепкостенной, на солнышке утреннем греются. А иначе нельзя.

Разведка!

Хорошая вещь – перемирие! Полезная... А еще более полезная вещь – мой шлем с нащечниками и забралом. Нарядил я в него Эвриала, а заодно свой старый панцирь надеть заставил. Хороший Диомед получился! Смуглый, правда, но – ничего!

– Капанид, что видишь?

– Ну-у... Ворота стало быть эти... Скейские. Стены, вдоль стен дорога, левее и ближе – курган...

Ведет Диомед Смуглый переговоры с самим Гектором-лавагетом, вождем троянским. О том, о сем, неспешно, серьезно. На силу нашу намекает (ведь все-таки высадились мы в Сигейской бухте! с первого раза!), на миролюбие опять же (отдай, Приамид, Елену, все прощу!).

– ...Стены в... три роста, с зубцами, пять башен...

А мы тут, в траве. Возле самой Трои, возле белых скал Идских предгорий. Можно было, конечно, в открытую подойти – перемирие все-таки. Только вот в открытую все не посмотришь, не дураки же они там в этой Трое!

– Фоас?

– Э-э, брат Диомед! Умно эту Трою строили, умно стенами обносили. И не обойдешь – слева гора, справа гора, подъем крутой, понимаешь. Колесницы не пройдут, в панцирях тоже не пройдут, только наши куреты и пройдут...

Прав мой родич чернобородый – умно строили. Не окружить Крепкостенную, не отрезать. Только тут, на Фимбрийской равнине, от мыса Ройтейон до отрогов Иды, можно развернуться. Да и то с оглядкой – река, желтый Скамандр, да еще холмы. Так что вся война – вдоль дороги, той самой, что из Скейских ворот выползает. Беги по ней, мчись, шмякайся рожей о стены! Но дело даже не в стенах – и не такие проламывали...

– А народу-то сколько! Целую Азию нагнали, понимаешь!

Вот об этом-то вся и песня...

Пылью пахнет трава, кровью пахнет. Дорого далась нам высадка, дорого заплатили мы за первый день. Близка Крепкостенная – да не достать!

– Месяц работы, а Тидид?

– Чуть побольше, – прикидываю я. – Если повезет. Много их, ребята. Это будет не осада, запомните! Будем резаться в поле, пока не прогоним, не оттесним всю эту толпу к стенам. А потом я вам Трою за три дня возьму!

Только в сказках чудо-герои сходу, с разбегу вышибают крепостные ворота ударом эмбаты. На войне, не в сказке, чудо-герои порой и на брюхе лежат. Вот и лежим мы на брюхе. Смотрим.