Диомед, сын Тидея. Книга вторая - Страница 50

– Молчать! – решил я. – Не время сейчас. Потом, если выживем...

Дураки под предводительством дурака в Кроновом Котле...

* * *

Беда не приходит одна, а все с детишками. Пришла беда – отворяй ворота. То не беда, что возле дома – лебеда, вон храмы горят – и то боги не шумят...

– Я, Нестор Нелид, конник геренский, старейший меж вами, прошу сверх доли двудонный кубок из золота, посеребренный внутри, с пластинами и голубками!

– Да не будет тебе отказа, богоравный Нестор...

Век бы мне на это сонмище-эклессию не ходить! Но все-таки пошел. Думал, соберется войско на площади возле шатра Атридова, о деле заговорит, тут и самому словечко вставить можно. Да только где там! Вышел Зевс-Агамемнон, посохом Пелопсовым махнул, бородой козлиной тряхнул, добычу делить принялся.

Самое время нашел!

Кое-кто хмурится, кое-кто от радости прыгает (вон, Терсит-дядюшка в первый ряд пробился!), а кое-кто просто лясы точит. О том, как Паламед-изменник в котлы с кашей яд подсыпал, о том, что пришлось-таки Агамемному Хрисову дочь отцу вернуть, дабы мор прекратить.

...Лучше бы ямы выгребные вычистил, богоравный!

Я уже повернулся, чтобы уйти (и без меня дядюшка Терсит обойдется!), так не дали. Эвриал Смуглый не дал. Сам же виноват, трезенец, сломал ось у моей колесницы, пока возле Скамандра геройствовал, Диомеда из себя строил. А теперь пристал: попросим новую, самую лучшую, адрамитской работы, ведь не откажут Аргосу!.. Махнул я рукой. Колесница, так колесница, адрамитской, так адрамитской...

– Доля симийцев! Трехкорабельный жребий!

– Я, Нирей Харопид, наследник басилевии Сима, прошу сверх доли сей дивный шлем с рогами бычьими...

Вот и стою, столб нетесаный изображаю, на дядюшку Терсита смотрю (ох, зря не удавил!), на остальных, все они тут...

...А ведь прав Подалирий, Асклепиев сын! Не узнать нашего Лигерона. Уехал мальчишка – муж зрелый вернулся. Седой... Только улыбка прежняя – детская, веселая. Меня заметил, рукой махнул, засмеялся. Видать, и вправду рад!

Сжалось сердце на миг, на капельку воды из клепсидры. Не пережить тебе Трои, малыш! Копье пощадит – старость догонит. Закроет десятилетний старец усталые глаза...

Что ВЫ делаете с нами, сволочи?!

– Доля Аргоса! Восьмидесятикорабельный жребий!

Ну, наконец-то!

– Я, Диомед Тидид, ванакт аргосский, сверх доли нашей законной прошу колесницу адрамитской работы...

Переглянулись богоравные, войско переглянулось. Кивнул Зевс-Агамемнон, этак незаметненько...

– Да не будет тебе отказа, славный воитель Диомед!.. Да не будет!..

Ну, еще бы! Вон, Асклепиады-затейники дюжину пленниц попросили – от запора лечить, не иначе. И то не отказали.

Щелкнул я Эвриала по носу его черному, рукой махнул. Пошли, губитель колесниц, все равно на новой сам ездить буду, тебя не пущу. Показал мне богоравный Менестид язык (черный!). Мол, сам возьму, и спрашивать не стану.

Сомкнулась толпа за нашими спинами...

– Мое!

– Я! вождь вождей! ванакт Микен!..

– Мое!

Что такое? Словно Дий громом грянул, да не просто, а на два голоса. Первый голос-гром – понятно кто («Я! вождь вождей!»), второй...

– Мое-е-е!!!

Неужто малыш Лигерон? Ого, ну и голосина!

– Я повторяю!.. в последний раз!.. прошу сверх доли...

– Мое! не по правилам!

– Я повторяю...

– А я обещал! Честное слово!

– Мальчишка! Как ты смел раздавать обещания до дележа?!

– Мое!

Никак уже дерутся?

Да-а-а... Как говаривал бедный дядя Эвмел, муза, воспой...

Муза, воспой богоравного дурня, который с глупым мальчишкой повздорил, да так разругался, безумный, что помирить не смогло их и целое войско. Лаялись смертно, а после мальчишка обиду больше не в силах снести, перед богами поклялся: в бой не идти и в шатре пребывать, ожидая кары всевышней обидчику. Что же причиной тут стало? Некая дева задастая – уд у обоих чесался! Смейся и плач – зад отвислый войны им важнее. Что же тут скажешь? Свершилась Зевесова воля!

Седой малыш плакал. Плакал, утирал слезы огромным кулачищем, размазывал по небритым щекам.

– Нет, нет, не хочу! Не пойду! Пусть без меня умирают. Все умирают! Все! Вы хитрые, вы долго проживете, вы домой вернетесь, да? Не выйдет, дядя Диомед, не вернетесь. Я умру – и вы умрете!

Плакал седой мальчишка, лавагет Великого Войска непобедимый Лигерон Пелид, прозываемый также Ахиллом. И пусты были для него мои слова. Я уже понял: дело не в толстозадой пленнице, которую увел в свой шатер дурак Агамемнон. Точнее, не только в ней. Малыш понял, что смертен. И понял, КАК смертен.

– У вас у всех много жизней, дядя Диомед! Много! А у меня ничего больше не будет! Я что, много прошу, да? Я что – жадный? Один раз попросил...

У обреченного больного ребенка отобрали игрушку. И что теперь говорить о войне, о том, что без Лигерона нам придется туго, поскольку полюбила его Паника-дочка на страх троянцам, что всем остальным станет не по себе перед лицом Таната, что отказ лавагета идти в бой – это развал войска...

– Ты не должен меня уговаривать, дядя Диомед! Не должен! Вот дядя Одиссей...

– Кто?!

От неожиданности я вскочил. И тут Любимчик?

– Да! – шморгнул носом непобедимый герой. – Он меня любит, да! Он правильно говорит: не ходи в бой, не надо, злые они все, плохие... Ой, он же просил никому не рассказывать!

– Ничего, – вздохнул я. – Считай, что у меня уши заложило.

...А здорово у Любимчика получается! Паламед убит, Лигерон отказывается воевать, в лагере – смута. И это за пару дней! Так сколько там Атрид обещает за голову Приамового лазутчика?

– Ой, плох, плох, плох
Ты, Зевс Эгиох!
Ой-ей-ей-ей!
Ой, прислал ты к нам зря
Агамемнона-царя!
Ой-ей-ей-ей!
Ой, хил, хил, хил
Лигерон Ахилл!
Ой-ей-ей-ей!
Слишком слаб, слаб, слаб
Лигерон на баб!
Ой-ей-ей-ей!